Рассказы: Партия с судьбой

Рассказы

Надежда Коллегова

Партия с судьбой

ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЮ
«Мой мармеладный я не права», - стуча каблучками в такт песенке, Наташа спускалась по лестнице. Отдыхающие то и дело кивали ей в знак приветствия, некоторые по-военному отдавали честь, а незнакомые просто улыбались. Наташа, Наталья Павловна, была достопримечательностью санатория им. Сеченова. Общительная, рыжая, с ярким макияжем, за три дня она, кажется, была известна уже всем, взгляд тут же выхватывал красавицу из толпы спортивных костюмов и пластмассовых шлепанцев.
- А вот и я, - Наталья Павловна впорхнула в комнату подводного массажа, - Какая красота, это надо увековечить! - сделала комплимент лежащей в огромной ванне уже не молодой и слегка располневшей женщине, - Ленок, займешься мной сегодня? - обратилась к массажистке.
- Конечно, Наталь Павловна, приходите в обед!
Казалось, что на Лену, много лет трудившуюся на лоне подводного душа- массажа, свалилось неожиданное счастье.
- Эффектная женщина, - заметила лежащая в ванне.
- Она очень больна, на инсулине, - извиняющимся тоном прошептала медсестра.
- А как держится!
- Ездит к нам каждый год.
Персонал любил Наташу. Когда она приезжала в их небольшой санаторий министерства социального обеспечения, будничная скука кончалась.
Все обсуждали ее многочисленных кавалеров, ее туалеты и каждый почему-то был рад ей услужить. Медсестры делали дополнительные ванны, массажи, души, горничная тащила в номер любимой постоялице чайник от тефаль, которая всегда думает о нас, дежурные открывали дверь среди ночи, когда Наташа возвращалась с затянувшихся свиданий. Наталья Павловна всех не хитро благодарила: кому денежку, кому эклер, кому шоколадку, но чаще всего она фотографировала, ставших ей близкими людей и дарила фотографии на память.
Страсть к фотографии у Наташи возникла лет восемь тому назад, тогда ее взял молодой человек необыкновенной красоты. Она употребляла именно это слово «взял», говорила : «Раньше брали часто, очередь выстраивалась, а после сорока реже» Именно тогда, когда она почувствовала, что молодость не вечна, Наташа стала запечатлевать своих мужчин . Это была ее жизнь , ее богатство. Перебирая фотографии, Наташа ощущала реальность того, чем обладала. Мысли, чувства, ощущения- все по-прежнему было с ней, заставляя учащенно биться сердце. После сеанса просмотра Наташа испытывала необыкновенный прилив энергии, как после чашки хорошего кофе, дела спорились и ничто, кажется, не могло испортить ей настроения - ни воспоминания о тихо спивающемся муже, ни проблемы шестнадцатилетней дочери, начавшей новую, богатую, другую жизнь.
Собираясь в санаторий, Наташа самые любимые карточки складывала в небольшой мягкий альбом, чтобы всегда были рядом.
Там были и дочка, и мама, был в альбоме и муж, бывший командир противолодочного корабля, уволенный в запас в смутные девяностые годы, когда бодались с Украиной и делили Черноморский флот. Он тогда уже сильно пил, получал взыскания, семье пришлось уехать из солнечного Севастополя в тихий и родной Рыбинск. Отсюда когда-то статный военный увез девчонку в Ленинград. Потом были Таллинн, Севастополь, шикарные гостиницы, вагоны СВ, красивые романтические жесты. Капитан любил поутру сбегать за розами и, оторвав их от колючих стеблей, осыпать цветами спящую жену. Походы… Прощания… Наташа плакала, красилась, опять плакала и снова красилась. …Спазм сдавливал горло сурового моряка: Родина, жена были едины, когда он цеплялся взглядом за удаляющийся берег и видел парящий над мысом огромный Наташин шарф - пятнадцать метров белого капрона. Она стояла на вершине, борясь с ветром, уже не видя корабля, стояла до самой темноты.
В новую реальность вписывались тяжело. После смерти мамы, Наташа заболела диабетом, впрочем, врачи предупреждали, что это, так или иначе, случится. Дело дошло до инвалидности. Наташа рассталась с профессией детского хирурга, встал классический русский вопрос - что делать? Удаляла на дому папилломы, разводила и продавала хомяков, писала ленты на венки, но на жизнь и поездки зарабатывала себе сама. А теперь вот и дочь перешла на свои хлеба. Снежанна, Снежок…Имя с мужем выбрали задолго до рождения дочери. Отдыхали в Паланге, ища разнообразия у прохладных берегов Балтийского моря. Любовь была сумасшедшая, ее проявления явно смущали местных жителей. Наша пара решила - пора, будем лепить снегурочку. Сергей засыпал жену песком, оставляя один островок лица, потом как скульптор убирал все не нужное, не пропуская ни одного сантиметра любимой плоти. Любовью занимались в воде, боковым зрением Сергей замечал, как на пляже тела одно за другим принимали перпендикулярное положение. Рожденная в любви, Снежанка получилась красавицей. Уже в два года, в песочнице говорили: «Как хорошо сложена девочка».
Дочь прилетала на такси из Ярославля, пролепетав своему гражданскому мужу что-то о больной маме, стремглав убегала, не побыв в родном доме и десяти минут. Какие-то встречи, друзья-любовники, бог их разберет. В свои шестнадцать девочка была практичной и цепкой и давала сто очков вперед не только своим ровесникам.
- Маме денежку-то не оставишь?
- Да у меня и не осталось ничего, - Наманикюренные пальчики щелкают золотым замочком.
- Три тысячи хватит? А это презент, - на кровать летят две пары итальянских чулок цвета Moro и Black.Дешевых не носи.
Наконец Снежанна заметила стоящий на полу открытый чемодан. Ее лицо приобрело заинтересованное выражение, девушка с участием посмотрела на мать.
- Уезжаешь? Кофточку мою возьми, черную с золотом, она счастливая. Приеду двадцатого - дочка присела рядом, погладила Наташину руку, - крем тебе привезу от целлюлита и для груди. Натираться будешь после массажей. Пленку пищевую не забудь. Укутаешься и спи-отдыхай.
Приедешь как новенькая, а то подзавяла что-то ты со своими хомяками, опоссумами.
- На отца намекает, - подумала Наташа.
Сергей спал на кухне в мокрых стрингах. В запоях с ним такое случалось.
- Альбома моего не видела? С дыркой посредине, - опять заспешила гостья, -
Так, снайпера своего забыть, чтоб мужчинку завела, а лучше трех. Все, пока, машина ждет, - чмокнула мать в щеку, только ее и видели.

Попав однажды на воды по путевке соцобеспечения, бывший доктор прописала себе эту процедуру не реже одного раза в год. Лечиться в санатории было необыкновенно приятно. Интересные люди были искренни и откровенны. Здесь все были абсолютно чужие и все абсолютно свои. Мужчины отличались смелостью и щедростью - один месяц в году могли себе это позволить.
Мужчин у Наташи было много. Ее выбирали, она выбирала, кого-то любила, реже любили ее, но то, что она испытала здесь три года назад, изменило ее жизнь, тянуло Наташу сюда снова и снова.
Снайпера звали Алексей. Два демобилизованных отдыхали-восстанавливались после Чечни. Наташа сама пригласила их на танцы. Поразмяться обычно ходили компанией в соседний военный санаторий - там народ помоложе и поживей.
Наташа вытащила солдатика в круг, редко кому удавалось противостоять ее напору. Заканчивался один танец, начинался другой, сменялись ритмы, а пара нелепо топталась, и кавалер мял Наташины плечи и спину страстно и грубо одновременно.

Готовилась к первому свиданию уже с почти забытым волнением. Могла собраться почти профессионально за пятнадцать минут, но любила это делать с наслаждением. Принимала душистую ванну, куталась в пушистое полотенце, припудривала зрелое тело ароматным тальком, любуясь на отражение в зеркале. Огорчали только ноги: потемневшие, в узловатых венах, они быстро уставали, но Наташа благодарила бога, что сохранилась легкость походки. Остальное - не беда. Она придумала фишку - красивые темные чулки с ажурной резинкой 40 den. При приглушенном свете ноги казались идеальными.
Он был скуп на слова и эмоции. Совсем молодой паренек из глухой деревушки - охотник, белку в глаз бил. В Чечню попал по спецпризыву. Хорошего стрелка подготовить нужно три тысячи выстрелов по целям, а тут такая экономия. Спецзадание состояло в том, чтобы боевикам отстреливать яйца. Именно не убивать, а лишать детородных органов.
Он еще не видел ничего в своей жизни, и слаще морковки ничего не ел.
Наивный, нетронутый и уже убийца. Он и целовал Натку только выше пояса, и позу признавал одну - миссионерскую - лицом к лицу.
- Ну, скажи, у тебя хоть секс-то был? - трясла Алексея Наташа.
- Не знаю. Если трое держат девочку или старуху, а один насилует - это секс?
Наташа хотела отогреть, оживить его, шутила с ним, барахталась. Как бы невзначай надевала кружевно-нежный предмет туалета на голову. В этом двурогом чепце садилась верхом на его крепкую спину и писала письма ноготком.
- Здравствуй, будь здрав, здравия желаю!
Спрашивала, как он относится к большой разнице в возрасте.
- А сколько тебе лет, тридцать, что ли?
- Да нет, двадцать восемь, - улыбалась ему в лицо
- Ну, два-то года ничего, - невозмутимо отвечал он.
В поселке, где жил Алексей, женщины в сорок лет уже не были женщинами.
Наташа была то нежной, заботливой, то страстно, по-волжски темпераментной. Ей хотелось открыть ему целый мир. А открыла ли она ему хотя бы новое блюдо?

- Что это? - Алексей всматривается в коробочку с буквами Freya
- Магический запах, нравятся? - Ната зазывно встряхнула головой, вся подалась к возлюбленному.
- Как называются?
- Фрея - богиня красоты и любви у северных народов.
- А купить такие можно?
Духи нашли в святящемся магазине, где скучающая продавщица нехотя подала флакон, косясь на дешевый спортивный костюм покупателя. Алексей взял его бережно двумя ладошками, как птичку, погладил мизинцем замшевый шнурок на горлышке пузырька.
- Значит есть кому дарить, - подумала Наташа пресно улыбаясь.
Она любила его: его первозданность, цельность, то, чего уже давно нет в городских мужиках с их ленью и меркантильностью. Ощущала себя и женщиной и матерью. Алексей потихоньку привык к ней, по утру приносил из бювета воду в бутылочке, а сверху клал маленькую шоколадку «Аленку», не будил.
Ничего не говорил о чувствах, что такое комплимент и вовсе не знал, а Наташа понимала - любит.
И только когда по телевизору говорили о Чечне, он мешковато застывал, мертвел лицом, бледная щека дергалась, как будто по нему проходил ток. Ната прижимала его к себе, гладила по голове, приговаривая: «Все, мой, никому не отдам».
Прощались тяжело. Ната бодрилась, слезы текли привычными дорожками, она смешно моргала глазами и промакивала их бумажными платочками. Алексей курил, казался спокойным.
- Состав Кисловодск-Москва прибывает на второй путь, стоянка поезда три минуты.
Алексей занес вещи, потом издал какой-то непонятный грудной звук, развернулся, как тюлень всем телом и пошел слепыми шагами, натыкаясь на скамейки, урны, клетчатые сумки и рюкзаки.
***
Солнце заглянуло в комнату и задержалось на лице молодого спящего мужчины. Он сощурился и сладко потянулся. Война перестала тревожить Алексея. Снились какие-то чучела в костюмах химзащиты, фанерные фигуры наступающей пехоты, сторожевые вышки, а дальше тянулась зеленая по весне терская степь. Во сне разгуливала Наташа в ее волнующих одеждах, брала Алексея за руку, вела куда-то, целовала запястья, делала с ним то, чего в жизни он так и не позволил, все время ускользая от ее ласк.
- Доброго утра, отпускник, вставай, пора уж, - к кровати подошла мать - крепкая еще женщина, возраст которой определить было трудно, - тетка ждет костюм покупать. Чего удумали, костюм, на охоту в ем ходить.
С детства привыкшая к молчаливости сына, мать говорила как бы сама с собой, не связными фразами.
- Куда собрался? А Людке-то чего скажешь? Почитай с пятого класса вместе. Фрей, ну скажи ты ему, - сокрушалась мать.
Тетка Фрея не любила и стеснялась своего имени. В поссовете, где она работала, все называли ее Ольгой Васильевной. Своих детей у нее не было, а племянника любила, с малолетства баловала его то игрушкой, то сладостями. А однажды подарила ему тонкую фарфоровую чашечку с серебряной ложкой.
- Девчонка он что ли, - сожалела мать, - лучше бы ботинки пацану купила.
В армии, думая о доме, Алексей вспоминал именно эту прозрачную чашку, на которой была нарисована нарта с собачьей упряжкой и каюр, так напоминавший уже ушедшего из жизни отца.
- Господи, ну что за радость ехать, один билет до Москвы пять тысяч стоит
- Ну, не причитай, Варя, раз в три года билет бесплатный, парень столько вкалывал, можно и отдохнуть человеку. Герасим ты наш, скажи хоть что-нибудь,- беспокоилась о племяннике Фрея.
Через неделю Алексей уехал, так и не ответив на вопросы самых близких ему людей. Он не спрашивал и себя: куда и зачем едет и что хочет найти. Он просто пересаживался с самолета на автобус, с автобуса на поезд, пока не оказался на заветной станции.
- Состав Москва-Кисловодск прибыл на первый путь, стоянка поезда три минуты.
Золотом бушевала форзиция, терпко пахли нарциссы. «У-у»,- знакомо кричала птица. Алексей пристроился к ней в такт и зашагал нахоженной дорогой.

ОСТРОВИТЯНКА

Борис проснулся от чувства какой-то непонятной тревоги, его как будто что-то душило, сердце билось гулко и беспокойно. Жены рядом не было. «Наверное, лекарство опять-таки пьет», - подумал Борис, решив тоже что-то принять. «Стареем», - с раздражением отметил свою реакцию на магнитные бури. На кухне было темно. Бросив под язык таблетку валидола, мужчина обследовал квартиру и нигде не нашел жены. Он заглянул даже на балкон и в кладовку, толкнул плечом дверь в комнату сына - она была заперта изнутри. Сын прикрутил латунную щеколду, защищая то, что осталось от «прайвеси». «Видимо прошла незаметно и давно лежит в постели», - успокаивал себя Борис.
Они жили, будто в разных измерениях, в параллельных мирах, почти не разговаривали. Борис давно уже не видел ее глаз. Люся все смотрела вниз и в сторону, словно винила его в чем-то, лицо было безучастно, ни один мускул не выдавал эмоцию и только уголки рта опускались все ниже и ниже. Борис зашел в комнату. Жена была такой маленькой, сухонькой и под объемным одеялом не определялась. Мужчина откинул его, заглянул за спинку кровати- жены нигде не было. Испарилась в прямом смысле. Люся худела и бледнела не по дням, а по часам и, растеряв всю свою плоть, видимо, просто растворилась в пространстве. Но Борис был грубым материалистом, и, уже не пытаясь заснуть, он стал по пунктам перебирать, куда могла исчезнуть жена. 1. Уехала к маме в другой город в три часа ночи. 2. Просто вышла погулять в пятнадцатиградусный мороз. 3. Зашла в комнату сына, смотрит на него спящего, как в детстве, закрылась изнутри, чтобы муж не видел ее слез. На этой самой правдоподобной версии и остановился Борис.
Сын…Красивый и способный молодой человек. Поступил на бесплатное экономическое отделение Станкина. Счастливые родители еще не со всеми обсудили эту чудесную новость, а сын уже вылетел из института после первой же сессии. Где? Как? На какой ступеньке он сорвался, не сумев вписаться в желанный круг продвинутого столичного студенчества? Кому? Что хотел доказать, опускаясь на дно огромной авоськи, в которой оказался среди обломков разочарованной молодежи? До весны родители прибывали в неведении, довольствуясь редкими звонками и визитами, в основном за деньгами. Однажды мальчик оказался в реанимации после передозировки наркотиками. Все рухнуло в одночасье: планы, надежды, да вся жизнь. И сколько Борис не уговаривал жену и себя, что родители не в ответе за взрослых детей, те сами выбирают свою судьбу, внутри оставалась все та же нескончаемая пустота и боль. Здание, строенное по кирпичику в течение двадцати с лишним лет, рушилось, снедаемое комплексом вины и безысходности. Глубокая тоска, плотная, как туман, поселилась в доме, наполняя всех его обитателей.
Светало. Решив, что можно уже встать и чем-нибудь заняться, Борис вдруг провалился в царство Морфея. Сон был недолгим, но крепким и свежим, а пробуждение приятным: на кухне жужжала кофемолка, что-то шкварчало, издавая давно забытый аппетитный запах.

- Доброе утро, - Борис кивнул жене, отметив уже забытый свежий цвет лица и прямой взгляд, - я искал тебя ночью. У Володи сидела?
- К нему разве прорвешься: все время закрывается.
- Так где же ты была?
- Спала.
- Хорошо выглядишь, умница.
- Сон приятный видела, - жена вдруг улыбнулась, легко, спокойно.
«Она ведь такая красивая и совсем еще молодая, - думал Борис, - Родная моя, родная, как помочь тебе, как вернуть тебя, как сказать, что мы нужны друг другу?»
Боясь сглазить перемены, Борис ни о чем не стал расспрашивать второпях. На работу не шел, летел, как будто сила тяжести изменилась. Что за утро, звонкое, тугое! Солидный муж, как мальчишка, пинал сосульку, хуком справа стряхивал искристый иней с деревьев. А весна не за горами. Надо поднатужиться и вывезти Люсю отдыхать к теплому морю.
Все средства семьи уходили на наркологов, психологов, московские клиники. Борис уже и забыл, когда они вместе отдыхали. Самое волнующее воспоминание - их первая поездка к морю дикарями, еще до свадьбы. Жили в палатках под железнодорожной насыпью, в полосе прибоя. Тогда он называл ее Лю, и она не разу не пожаловалась, не закапризничала, собирала колючие дрова, обрабатывала его морскую добычу - рапанов, варила их на костре, отдирала съедобною ногу и тушила потом с капустой. Вкуснотища! Лю кружила в знойном танце, ловко кидала плоскую гальку по поверхности воды, читала Цветаеву:
Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!

Вот тогда он для себя все и решил: лучше жены не найти.

В институте Бориса ждали переговоры с заказчиком. Сошлись и в сроках и в деньгах, тьфу, тьфу…Борис шутил с монтажницами, был в тонусе.
- Борис Евгеньевич, вас к телефону, женщина, - коллега протянула ему трубку с дружелюбной ухмылкой.
- У аппарата. Здравствуй, Мариночка, извини, на сегодня все отменяется.
- Все понятно, опять жена заболела. Ну, ты-то здоровый мужик, смотри, функция отомрет за ненадобностью. Ладно, это твой выбор.
- Марин, здесь телефон нужен, созвонимся, пока.

Проводив мужа, Люся сварила себе кофе и села в кресло против окна. Небо глядело ей прямо в глаза голубое, высокое. Смутившись, она отвела взгляд: «Как же гардины посерели, надо все постирать и герань подрезать». С полки женщине ободряюще подмигивал «кот ползучий» из коллекции майолики. Когда-то все это с любовью выбиралось в художественных салончиках, в поездках, на барахолках. Пыльные, заброшенные скульптурки с надеждой смотрели на свою хозяйку. «Ничего, в субботу всех в таз и купаться», - решила Люся и в темпе собралась на службу.
Работала она в «Мебельном» с тех далеких времен, когда страждущие очереди покупателей брали магазин в кольцо, дежурили по ночам, устраивая переклички. Не вдруг все изменилось: хозяева, статус профессии. В этой каше Люся, как и многие другие, ни чем не смогла воспользоваться, и гены не помогли. Стало ясно - цемент застыл, раствор схватился, и возможностей уже нет. Дед ее был коммерсантом, в начале ХХ века он переехал в Харбин, где держал небольшой ресторанчик.
Молодежь повалила в торговлю, Люся не успевала запоминать имена, с такой быстротой мелькали кадры. Память стала катастрофически ухудшаться, и для женщины это стало настоящим шоком. Кажется, совсем недавно бойкая товаровед Людочка помнила все прейскуранты, артикулы, госты, недолюбливая пожилых, самодовольных продавщиц, которые только что и умели отпускать по блату диваны, кресла, шкафы и тумбочки. Теперь, когда ее саму спрашивали о наличии товара, она беспомощно смущалась, как троечница, и спохватывалась на склад смотреть.
Магазин четко делился на два лагеря - продавцы, они обитали на первом этаже и менеджеры, в основном выпускницы местного вуза, которые занимали отделанные офисы второго яруса. Продавцы приходили рано, переодевались в униформу и ревниво подмечали с каким опозданием подтягивается «элита». Девицы, отдышавшись, красились, по очереди подходя к зеркальному шкафу-купе, рассаживались по компьютерам, которые у них все время «глючили». Они оформляли мебель на заказ. С дешевыми запросами особо не церемонились, просто предлагали каталоги. Другое дело экслюзив - здесь в ход шел кофе, подключалось все обаяние, девушки между собой называли это консумацией.
Еще год назад, когда юные коллеги интересовались отпрыском Людмилы Георгиевны, она считала, ну нет, мой мальчик не про вас, расфуфыренные провинциалочки, сейчас была бы рада любой подруге сына, его, к сожалению, уже ничего не интересовало. И в школьные-то времена мать, заходя в комнату Володи, делала вид, что что-то там забыла. Теперь она смирилась с вечно закрытой дверью, оглушительной музыкой, прожженным простыням и полным равнодушием сына. У него осталась только злая ирония и склонность к «философствованию» типа: «Мир глуп и зол, он клонится к упадку. Все бессмысленно, потому что цивилизация сама себя уничтожит». В размышлениях о сыне прошел еще один рабочий день. Он был точь-в-точь похож на другой. Изменения происходили в нашей героине. Это стали замечать и окружающие.
- Людмила Георгиевна, вы в какой солярий ходите? Что там за лампы? Цвет загара какой-то необычный.
- Этот цвет называется огородный.
- Какой огород, на дворе зима! - «эксклюзивщицы» со второго этажа недоуменно пожимали плечами, а через минуту уже сладострастно сплетничали:
- Наливается прямо как яблоко в августе, а сновала тут как мышь застиранная.
- Хорошеет. Может любовника завела?
- Да ну, откуда…
- На неделе подходил к ней, ну, этот, «Бониту» у нас заказывал. Болтали о чем-то.
- Да он вроде одноклассник ее что ли.
- Кухню за сто пятьдесят тысяч покупает, а за копеечную скидку торгуется. Я с ним по винтовой спускаюсь, он мне, типа, разрешите руку предложить, а я ему: что ж только руку, я бы и от всего не отказалась. Измерил меня взглядом презрительно, индюк напыщенный.

Борис ждал жену с работы: купил пива, наварил картох, нарезал рыбу. Хотелось вместе посидеть как раньше. Последнее время жена готовила что-то безвкусное, бледно-рахитичное, сама почти не ела. Ужин получился добрым, вспоминали только хорошее. Борис так растрогался, он взял Люсю на руки, отнес в спальню, приговаривая: «Маленькая моя, ты же у меня родилась на острове «Масенький». Все беды и несчастья остались за дверьми маленькой комнаты. И не было ничего нежнее простого прикосновения, и ничего соблазнительнее робкой покорности. Засыпая, Борис подумал о том, что так и не выяснил главного. Среди ночи он снова потянулся к ней - рядом никого не было.
Утро выходного началось с расспросов.
- Люся, ты не хочешь открыть свою тайну? Я безумно рад переменам, но все так загадочно и непонятно.
- Ты скажешь, что я сошла с ума.
- Ты меня дразнишь?
- Я тебя люблю.
- Расскажи, где ты бываешь по ночам?
- Когда я оказалась ТАМ в первый раз, я думала, что я умерла и нахожусь в раю. Там деревья с огромными цветами, колдовские бабочки томно плавают в воздухе и попугаи, как курицы, желто-красные и пурпурные, помнишь, в детстве погремушки такие были. По лужайкам бродят чайки и желтолицые чибисы, собирая случайный корм.
- У дороги чибис, у дороги чибис, он кричит, волнуется, чудак. Я как этот глупый чибис, ничего не понимаю. Ты щипать себя пробовала? - жена протянула руку с маленьким синячком на запястье, - Ну, что там еще, поподробнее.
- Фантастической красоты океан, бесконечные песчаные пляжи.
- Почему океан, а не море?
- Потому, что полный штиль и волна метровая. Я же на Кунашире родилась.
- А вообще как ты там, чем занимаешься?
- Можно поспать, можно полежать, можно вообще ничего не делать. Купаюсь, загораю. А солнце, так чудно, будто пятится назад.
- Как это?
- Движется по небосводу не слева на право, как у нас, а наоборот.
- Так, это в южном полушарии. А кенгуру ты там не встречала, случайно?
- Видела, только на дорожных знаках.
- Так там что и люди есть?
- Да, и я с ними общалась.
- На пальцах?
- In Еnglish, представь себе. Только язык довольно странный. Там name звучит как найм, day, как дай. Один меня спрашивает, мол, ты приехала тудай? Я в ужасе глазами хлопаю (to die - умереть), а он: ор йестердай, то есть сегодня или вчера.
- Ну, и что этот один? Что у тебя с ним дальше было.
- Да ничего, глупый.
- Я боюсь, что ты однажды не вернешься оттуда.
- Думаю, что это не возможно. Я там задремываю на пляже, а просыпаюсь всегда здесь.

Через неделю Людмила Георгиевна получила большой пакет, из которого стало ясно, что ее разыскивают через ассоциацию «Харбин», которая объединяет русских эмигрантов из Китая, работавших на КВЖД.
После смерти матери Людмила не поддерживала связи с землячеством. Но она хорошо помнила ее рассказы, как пустел Харбин: толпы людей на вокзале, надрывается баян, рыдают девочки, бегут за поездами…Распадалась дружба, разваливались семьи: одни уезжали в Россию осваивать целину, обживать суровые земли, другие оставались, чтобы уехать за границу, к далеким берегам Австралии, Бразилии, Сан-Франциско.
Новости были ошеломляющими: Людмиле завещан дом и маленькая гостиница в Австралии в районе Брисбена. Это известие взволновало, пожалуй, всех, кроме нашей героини, ее занимали чисто практические вопросы.
- Сколько интересно билет до Сиднея стоит? Я-то попаду туда, а вот ты, мой милый, как будешь добираться?
- Сидней, Сидней, нас и здесь не плохо кормят, - Борис смешно изобразил попугая из популярного мультфильма.
- А если серьезно?
- Ты помнишь те времена, когда казалось, что все вокруг либо собирают чемоданы, либо ожидают документы на выезд? А мы были убеждены: в эмиграцию - ни за что.
- Знаешь, я исчерпала свой ресурс жизни, последнее время я кожей чувствовала: или что-то изменится, или все закончится. Я отплавала свой ценз в этих широтах. Так зачем тягаться с судьбой? Это как партия в шахматы: судьба делает свой ход, ты делаешь ответный. И нет никакого смысла пытаться доказать ей, что она не права.
За окном внезапно побелело.
- Смотри-ка, атлантический циклон к нам пожаловал.
Мужчина распахнул створки, двое перегнулись через подоконник, подставляя кружевным снежинкам свои ладони. Сын появился в комнате неожиданно и бесшумно. Он крепко обнял родителей, как бы сгребая их в охапку, уткнулся лицом в родную плоть, как дитя. И было в этом жесте столько любви и благодарности, и, казалось, ничто в мире не может разъединить этих троих людей.
Снег падал светло и торжественно. С железной дороги доносился мерный стук колес, он был ровным, словно пульс спящей земли. Но уже все говорило о скором пробуждении. Влажный воздух пах весной, это был запах новой жизни.
...
...

Загрузить файл (81 kB)

Вы можете оставить свой комментарий:

Wedbok.ru, Arruna.ru, 2007-2009

Ваше имя (ник)
Комментарий
Введите число с картинки